Над ним с любовью наклоненный,
Бог пролил слезы умиленья.
И эти слезы не пропали —
Они пролились и ниспали
Глубоко в душу человека
И в ней скрываются от века,
Как жемчуг скрыт в мятежном море.
Их вызвать вновь не может горе
И радость вызовет едва ли.
Лишь только в редкий миг и краткий,
Когда, восторг почуяв сладкий,
Художник тайно созидает
Или герой, любя, страдает, —
Те слезы дно души покинут,
Волною медленной прихлынут
И очи обожгут украдкой.
Блеснут и скроются в мгновенье.
Но долго, долго умиленье
Волнует чувства и покоит.
И целой жизни миг тот стоит,
Когда душа, преобразившись,
От бренных уз освободившись,
Вновь чует Божье дуновенье.
То было в день грехопаденья.
С мечом пылающим явился серафим,
И грешная чета бежала перед ним
Чрез рая светлые селенья.
И вот уже врата. В последний раз
На рай потерянный жена и муж взглянули.
В сияньи дня холмы пред ними развернули
Долины мирные, ласкающие глаз,
Цветущие сады и сумрачные чащи.
Бывало, полдень там прохладою дышал,
А теплой ночью ключ журчавший
Любви лобзанья заглушал.
И все потеряно! Горит красой прощальной
Лазурь безоблачных небес,
И песни ярких птиц слилися в хор печальный,
Кивает грустных пальм раскидистый навес.
И звери кроткие сошлись, покинув рощи,
Взглянуть на беглецов, своих царей досель:
Жираф высокий, страус тощий,
Тяжелый слон и резвая газель.
Увы, возврата нет! Не ждет посол суровый:
Он шумно распахнул и запахнул врата.
Изгнанники стоят среди природы новой, —
Эдем потерян навсегда.
О, что за мрачный вид! Небесный свод в движеньи.
Несутся стаи туч. — «Как этих птиц зовут?» —
— Не знаю, шепчет муж. — Смотри, они растут!
И тучи разрослись. Как в ночь, сгустились тени
И вихорь налетел среди внезапной мглы.
«Кто это гонит нас, незримый и сердитый?»
— Не знаю. — И бегут они искать защиты
Туда, где две сосны впилися в грудь скалы,
И за узлы корней хватаются руками.
Но вихря бешеный порыв —
И сосны, вырваны с корнями,
Летят в зияющий обрыв.
Тогда пещеры выход черный
В скале завидев, человек
С подругой плачущей туда направил бег
Чрез камни острые и вьющиеся терны.
Но чуть он добежал, блестящая стрела
Ударила с небес, рассыпалась скала,
И гром загрохотал, и в дикий бой рванулись
Все силы неба и земли —
И первою грозой природу потрясли.
Когда ж гроза прошла, жена и муж очнулись —
И вот стоит пред ними дух
И говорит, лаская робкий слух:
«О, дети слабые, игралище природы,
Добыча случая, рабы Господних слуг!
Не плачьте: я ваш верный друг.
Последуйте за мной — и вольный вихрь, и воды,
И землю, и огонь я вам порабощу.
И здесь, средь серых скал, среди степи безводной,
Где ныне чахнет хвощ голодный,
Эдем я новый возращу,
Ваш собственный эдем, где, не боясь изгнанья,
Вы будете вкушать плоды любви и знанья!
А если как-нибудь сомнения змея
Подкрадется к вам вновь, или тоска, иль злоба,
Иль страх пред вечной ночью гроба, —
Взывайте лишь ко мне — и я
Верну утраченные силы,
Вмиг разорву сомнений сеть,
И научу вас в мрак могилы
С душой бестрепетной глядеть».
Так говорил им дух. И пали на колени
Пред ним жена и муж, и слезы счастья лыот.
— «Поведай, как тебя зовут?»
Трудом, — ответил светлый гений.
Умиленный и скорбящий,
В час безмолвный, час ночной,
Обходил я город спящий,
Мирный город свой родной.
Отыскал я дом родимый
И окно увидел я,
За которым шла незримо
Юность бедная моя.
Отыскал я сад заветный…
О, как сердце сжалось вдруг!
Спит в могиле безответной,
Спит в могиле детства друг.
В сад стезей полузабытой
Я вошел теперь один.
Ветер листья рвал сердито
С тяжко стонущих вершин.
Липы черные в два ряда
На пути моем сплелись,
Со всего как будто сада
К другу старому сошлись.
И шепталися в смятеньи,
И вздыхали меж собой.
А за ними чьи-то тени
Шли воздушною толпой.
Шли — и плакали, участья,
Или горечи полны, —
Тени детства, грезы счастья,
Сны, несбывшиеся сны…
Насытил я свой жадный взор
Всем тем, что взор считает чудом:
Песком пустынь, венцами гор,
Морей кипящим изумрудом.
Я пламя вечное видал,
Блуждая степью каменистой.
Передо мной Казбек блистал
Своею митрой серебристой.
Насытил я свой жадный слух
Потоков бурных клокотаньем
И гроз полночных завываньем,
Когда им вторит горный дух.
Но шумом вод и льдом Казбека.
Насытить душу я не мог.
Не отыскал я человека
И не открылся сердцу Бог.
Прекрасный гений с белыми крылами,
Ты, детства друг, что в храм моей души
Входил, грустя, и там, склонясь в тиши,
Шептал молитвы бледными устами, —
Ты, в чьих глазах, как в книге неземной,
Предвечных тайн читал я отраженье, —
Скажи, кто был ты: правда иль виденье,
Небесный луч иль огонек степной?..
Кто б ни был ты, — увы — ты удалился,
И если б вновь сошел, какой испуг
В твоих чертах изобразился б вдруг!