Белый ночи. Гражданские песни - Страница 28

К оглавлению

Мне страшен свод небес: о, сколько рук молящих

Простерлось за день к ним в отчаяньи немом.

Как мрачный каземат на каждом камне голом,

Хранит сердечных мук глубокие следы,

Так мне страданий и нужды

Все в мире кажется символом.

И я, измученный, кляну

Минувший день и день грядущий,

И этой ночи тишину,

И свод небес, меня гнетущий

Сияньем чуждой красоты,

И сердца жгучие мечты,

И правды рай недостижимый,

И скорбь свою, но больше всех

Тебя, о древний сфинкс и твой жестокий смех,

Твой справедливый смех, как смерть, неотвратимый.

ВЕЧЕРНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ АГАСФЕРА

День прошел… Вновь стрела в мое сердце впилась.

Вечность новым кольцом вкруг души обвилась.

Я искал — с нетерпеньем, с проклятьями, с мукой:

Всюду ложь… Я спускался на дно всех сердец:

Всюду скорбь… Я беседовал с верой, с наукой:

Всюду мрак… Что же дальше, бессмертный глупец?..

О, как в сердце клокочет и мечется злоба!

Я постиг, отчего я живу. Для тебя,

Отвращенья и ярости злая змея,

Во вселенной не сыщется гроба.

Но кто знает, что я не в гробу? Что живьем

Не положен я в гроб? Эта бездна немая,

Где блуждают светила, — вот гроб мой, и в нем

Одиноко душа моя бьется живая.

Я родился в гробу. Чуть познавши себя,

В бледном ужасе встал я, простер свои руки, —

Мрак и холод вокруг. И стонал я от муки.

В крышку гроба стучал, звал на помощь, скорбя:

Тщетный труд… Крышка гроба все вдаль уплывала

Под моею рукой. Напрягал я свой взор,

Напрягал свою мысль… Без конца, без начала,

Вырастал перед взором и мыслью простор.

Все мой гроб становился и глубже и шире

И с безбрежной вселенной слился наконец,

И один очутился я в мире…

Все мертво… Где ж могильщик? Могилы творец?

О, когда в этот мир, полный трупов и смрадный,

Ты, толкнувши меня, сам укрылся, злорадный,

За покровом вещей, моим стонам чтоб внять,

(Хоть причин такой злобы нельзя мне понять), —

Так услышь же ты стон мой: Мучитель, мучитель!

Ненавистен мне мир, твоей злобы обитель!

Ты — палач, я — твой узник, застенок — земля

И орудие пытки — вся цепь бытия.

Ненавистен мне дух, ненавистно мне тело,

Ненавистно мне все, что есть рук твоих дело,

Но всего ненавистней я сам —

Стон земли и укор небесам.

Да, я понял… Ты — дух, ненавидящий верно

Самого же себя, и создал меня с тем,

Чтоб, сперва насладившись хулою безмерной,

Изрыгаемой мною в твой образ, затем

Раздавить меня в бешенстве тяжкой пятою…

Но увы! но увы! Ты не слышишь меня,

И стучась о свой гроб, или гнев твой кляня,

Я беседую с собственной лживой мечтою

И бужу своей цепью безмолвье тюрьмы…

О, Забвенья! Хаоса! Ничтожества! Тьмы!..

СКОРБЬ

Надо мной заря зарю сменяет,

Небеса темнеют и горят.

Мир кругом цветет и отцветает,

Жизнь и смерть чредою в нем царят.

А в душе свинцовою волною

Скорбь растет, растет, не зная сна.

Шумом дня и ночи тишиною —

Жадно всем питается она.

Притаясь у родников желаний,

Их кристалл мутит она в тиши,

И толпу несмелых упований

Сторожит на всех путях души.

К небесам ли звездным я взираю,

В ясный день гляжу ль в немую даль, —

На земле я грусть свою встречаю,

Из небес я пью свою печаль.

И когда, волнуемый любовью,

Я к груди прижмуся дорогой, —

Тут же Скорбь, приникнув к изголовью,

Мне, как друг, кивает головой.

О, когда окончатся мученья?

О, кому поведать сердца гнет?

Где найти для тайны выраженья?

Кто мой зов услышит и поймет?

Есть Один — природы скрытый гений,

Мощный дух, что совместил в себе

Жизнь и смерть и вечный круг явлений

И слепой не подчинен судьбе…

Лишь Тебе, спокойному, я б вверил

Пестрый шум душевной суеты.

Ты б один, кто скорби чужд, измерил

Скорбь мою, великую, как Ты.

Но вдали — уж слышу — кто-то реет…

На меня полет он устремил.

Все сильней могильный холод веет

От его неотвратимых крыл.

И опять заря зарю сменяет,

Небеса темнеют и горят.

Мир кругом цветет и отцветает,

Жизнь и смерть чредою в нем царят.

НОКТЮРН

Полночь бьет… Заснуть пора…

Отчего-то страшно спать.

С другом, что ли, до утра

Вслух теперь бы помечтать.

Вспомнить счастье детских лет,

Детства ясную печаль…

Ах, на свете друга нет,

И что нет его, не жаль!

Если души всех людей

Таковы, как и моя,

Не хочу иметь друзей,

Не могу быть другом я.

Никого я не люблю,

Все мне чужды, чужд я всем,

Ни о ком я не скорблю

И не радуюсь ни с кем.

Есть слова… Я все их знал.

От высоких слов не раз

Я скорбел и ликовал,

Даже слезы лил подчас.

Но устал я лепетать

Звучный лепет детских дней.

Полночь бьет… Мне страшно спать,

А не спать еще страшней…

КОШМАР

В детстве часто злой кошмар

Отягчал мой сон глубокий.

То блуждал я, одинокий,

В месте, полном тайных чар;

То лежал я, недвижимый,

И во мраке враг незримый

Надвигался на меня,

Настигал в злорадстве диком,

Налегал на грудь — и я

Просыпался с громким криком.

А теперь кошмар иной

Давит грудь тоской безумной,

Не во сне, не в час ночной —

Наяву и в полдень шумный.

Эти недруги-друзья,